Убойная марка [Роковые марки] - Иоанна Хмелевская

Януш оставил свёрток в покое, а Гражинка издала сдавленный звук.

— Ты думаешь… — начал было Януш, но я не дала ему продолжить.

— Думаю. Иногда это со мной происходит.

Вот ведь был разговор о сохранении наследства, и при этом каким-то боком упоминалась я. Мысль неплохая. Патрик стибрил коллекцию дядюшки, на время надо было куда-то пристроить — вот и пристроил. Вряд ли кому-нибудь придёт в голову мысль искать её в моей машине. В мой багажник он мог затолкать коллекцию ещё в Болеславце, я багажник вообще не открывала, ездила с маленьким саквояжем и ноутбуком, держала их на заднем сиденье. Оставляя машину, не включала защитную сигнализацию, чтобы не выла, так что любой мало-мальски разбирающийся в машинах мужик без труда мог забраться в багажник. Моё личное мнение — это коллекция покойного Фялковского. По размеру подходит, если монеты как следует упакованы.

— Ты думаешь, они на тех самых подносиках?

— Надеюсь. Альтернативой было бы вытряхнуть монеты из подносов и побросать небрежно в мешок. Тогда многие из старинных монет наверняка были бы испорчены. Коллекционер так не сделает. У меня бы рука отсохла, не знаю, как у Патрика.

В некоторой задумчивости Януш стоял над раскрытым багажником. Наконец сделал заключение:

— При всем моем глубоком уважении к нумизматам, этот наверняка совсем спятил. Ведь вот же оно, доказательство преступления, перед нами! И одновременно мотив другого. Патрик обвиняется следователем в похищении ценной коллекции, непосредственно связанной с убийством. Если бы похищенное так и не было обнаружено, а он по-прежнему упирался бы и отрицал свою вину, остались бы сомнения, которые суд всегда трактует в пользу подсудимого. Получается, он сам признается, что украл? И отдаёт похищенное в ваши руки?!

— Ох, — простонала Гражинка. — Он на все способен.

— Ну не знаю, — одновременно заявила я, тоже как следует осмыслив происшествие. — Может, таким образом он решил сохранить коллекцию. И не такая уж она ценная, не систематичная, монеты разноплановые во всех отношениях, то в лес, то по дрова… И вместе с тем, насколько мне помнится, там в полном комплекте только польское межвоенное двадцатилетие…

И он не может не знать, что при отсутствии наследника такая ценность перешла бы в собственность государства и стала бы украшением любого музея. Думаю, он верит в нас и надеется, что мы поступим умно…

— Пока же вообще не знаем, что это такое, только предполагаем, — возразил Януш. — Необходимо убедиться, и я забираю все это в квартиру!

Я не стала протестовать. Имея достаточно большой жизненный опыт, я тут же предположила, что вот именно этой ночью у меня уведут машину. Вместе с бесценным свёртком. Разве не так бывает в жизни? Продолжительное время все тихо и спокойно, я бросаю машину где попало и даже не включаю сигнализацию, и вдруг в самый неподходящий момент её крадут. Будь эта машина в своём предыдущем состоянии, уж я как-нибудь пережила бы, но теперь, с бесценным свёртком… Да меня тут же хватит кондрашка!

Итак, мы поднялись в квартиру, и Януш с шумом бросил свёрток на стол. Пришлось ему немного потерпеть, ведь я не сообразила смести со стола весь хлам, которым тот был завален.

Мы с Гражинкой лихорадочно принялись запихивать бумаги под диван, причём листы корректуры то и дело валились на пол из наших трясущихся рук. Но я решила: под диван! Там, по крайней мере, все окажется в одном месте, пусть и не по порядку. И в миллионный раз подумала о том, как же не хватает в моем доме горизонтальных плоскостей.

Стол расчистили, Януш с облегчением грохнул на освободившееся место тяжесть и, уже не испрашивая нашего разрешения, принялся энергично распаковывать свёрток.

Наши предположения оправдались. В коллекции Фялковского я увидела лишь один из подносиков, но этого оказалось достаточно. Вот они все, тесно прижатые друг к другу и заполненные коллекционными монетами, лежали теперь на столе в моей квартире. Уложены были аккуратно, в идеальном порядке. Только, как мне показалось, на некоторых подносиках была несколько нарушена хронология, так что рядом со средневековыми раритетами достойно возлежали польские довоенные монеты. Выходит, все же какой-то непорядок наблюдался. А кроме того, на свёртке отдельно лежал маленький нумизматический кляссер, все отделения его тоже были заполнены старинными монетами. Я восприняла этот кляссерок как привет от подносика, затерявшегося в доме… как его… Баранека.

Глядя на коллекцию, Януш открыл Америку:

— Это она.

— Она, — не стала я спорить. — И что теперь?

Гражинка потрясённо взирала на раскрытый свёрток.

— Все, решила! — вдруг разжала она сомкнутые уста. — Становлюсь алкоголичкой. У тебя не найдётся чего-нибудь подходящего? Домой вернусь на такси.

Я не стала спорить. Как временный выход это, пожалуй, самое разумное.

И я устремилась в кухню за коньяком.

В кухне я застала то, что планировала на ужин. Содержимое горшка выкипело почти полностью, остатки в виде густой ослизлой каши булькали на самом донышке. Мелькнула мысль процедить их через дуршлаг и подать в качестве густого мусса, не знаю, вкусно ли, зато уж наверняка калорийно, но сообразила: на троих не хватит. Выключила газ, стараясь не смотреть на залитую пригоревшей кашей плиту, вспомнила об омлете, махнула рукой и вытащила коньяк. И бокалы. В конце концов, лекарство человеку нужнее.

В комнате тем временем Янушу удалось добиться кое-чего от Гражинки.

— Нет, он не совсем безголовый, — с трудом приходя в себя после пережитого потрясения, проговорила девушка. — И мне кажется, он избрал какой-то вариант, считая его самым подходящим в данной ситуации. Может даже, видя в нем единственный путь к спасению. А может…

Ну не знаю. Вопль отчаяния? Доказательство угрызений совести? А может, вообще убил её в аффекте… А может…

Я поспешила налить ей коньяк. А в моем богатом воображении тут же представилась жуткая картина: Гражинка у ворот тюрьмы, сгибаясь под тяжестью передач и нравственных терзаний, ожидает выхода из заключения своего возлюбленного. Его обязательно освободят досрочно за отличное поведение, в этом она не сомневается. А я сомневаюсь, способен ли её Патрик вообще снискать к себе расположение.

Уж очень непохоже на него.

Януш рассуждал вслух:

— — Он наверняка все тщательно обдумал. Об этом свидетельствуют его упорные поиски Кубы, увенчавшиеся успехом, а теперь ещё возвращение украденного имущества. И сдаётся мне, он хочет свалить вину на Зубило.

— Ох, все не так! — вскричала Гражинка и схватила бокал с коньяком.

Я бы тоже не согласилась с Янушем. По-моему, в преступники больше годился Кубусь, а вот что произошло в доме Вероники, когда они оба там столкнулись? Что столкнулись, я не сомневалась.

Януш продолжал:

— Завтра получим факс с новыми данными.

Сейчас все больше подозрений вызывает та самая изнасилованная Ханя: то вдруг из её спутанных россказней внезапно пробивается правда, то она выдаёт новую ложь. Наверняка девка знает больше, чем говорит. Возможно, заставят её признаться во всем.

— Вы, случайно, не голодные? — поинтересовалась я. — Может, приготовить омлет с сыром? Хотела накормить вас варениками, но они разварились да ещё выкипели. Омлет можно сделать быстро. А что скрывает Ханя, так я прекрасно знаю.

От омлета гости отказались, заявили, что не голодны, зато о Хане потребовали рассказать все, что знаю. Я охотно пошла на такую замену.

— Эта Ханя сейчас из кожи вон лезет, что бы такое придумать, обвиняющее Веслава Копеча.

Из мести. Простить себе не может, что создала ему алиби, а взять свои показания назад нельзя.

Не исключено, однако, что, бегая за Весей, она наткнулась на нечто интересное и теперь ломает голову, как бы это увязать с убийством. Особо доверять ей нельзя, но поприжать следует.

— А ты откуда это знаешь?

— Глупый вопрос. Она прибежала с доносом в комендатуру, когда я там была. Да я хорошо знаю таких озверевших девиц, готовых дать себе руку отрубить, лишь бы своего добиться.

— Значит, она пока молчит, надеясь, что парень припадёт к её стопам, лишь бы она не выдала его?

— Да, что-то в этом роде. А он держится. Вот ей и остаётся только месть, и, будьте уверены, она не отступится.

— Может, ты и права.

Мы стояли над развязанным свёртком, перекидываясь словами. Ни Януш, ни я не формулировали чётко свои предположения, скорее лишь догадывались о том, что имеет в виду каждый из нас.

— А что я говорила? — вдруг рассердилась я. — Не надо было трогать этот свёрток, пусть бы себе спокойно лежал в багажнике. Тогда мы могли бы вообще умолчать о том, что нам известно. Теперь не выйдет. Так что? Запаковываем, как было, и опять заталкиваем в багажник? Но по закону подлости тогда именно этой ночью мою машину уведут. Уж поверьте мне, так всегда со мной бывает.